«Огненное зелье». Град Китеж против Батыя - Страница 15

Вот ети! Выхватил нож и полоснул по веревке, пресекая неожиданный суицид.

– Шеитэн! – выдохнул степняк и закашлялся.

Немного посмотрел на то, как пленник ерзает, стараясь отодвинуться от меня, затем спросил:

– Таны нэр юу вэ?

Кочевник заморгал, и к испуганному выражению лица примешалось удивление. Не понял, что ли? Или от шока свое имя позабыл? Странно, вроде бы правильно сказал. Монгольский язык я знал не очень хорошо, так сказать, бытовой минимум. Есть в Монголии небольшой городок – Сайн-Шанд, где мы прожили шесть лет в военном городке. Там же в школу ходил и с монголами общался. Вот и изучил немного. Родители у меня были полиглоты. Отец знал английский и французский, а мама – английский, немецкий и испанский. Так что задатки к знанию языков я имел. Однако за много лет монгольский подзабылся, вот и не понимает меня этот монгол. Или язык потомков Чингисхана за века сильно изменился, хотя вряд ли. А может, этот узкоглазый тип дурку включил? Не зря же пытался покончить с собой.

Потер пальцем клинок «Карателя» и повторил вопрос:

– Таны нэр юу вэ?

Моргает и молчит. Схватил монгола за грудки и приложил о землю. Сильно. Затем нажал на точку за ухом и сразу зажал рот пленнику. Посмотрел ему в глаза.

– Таны нэр юу вэ? – убрал руку, но без результата. – Вот упрямый монгол попался!

Стоп, чего это он влево глазами стрельнул? Там только труп. Кстати, в хорошей кольчуге, которая ему не помогла. А может, это не монгол вовсе? Поэтому не понимает? Однако среагировал на мои слова.

– Монгол, монгол, монгол, – повторил я несколько раз, наблюдая за реакцией. Затем спросил – где находятся остальные кочевники, вновь нажимая на болевую точку. – Та хэр олон байдаг ба бусад ньхаана байна вэ?

– Тешенмий… – прохрипел степняк.

Здрасте, приехали! Это точно не монгол. Не монгольский говор, уж наслушался за шесть лет. Может, татарин какой?

– Матвей Власович! – позвал я Кубина.

– Да, Владимир Иванович? – подошел дед, с интересом посмотрев на степняка.

– Вы случайно татарским языком не владеете?

– Увы, – развел руки старик.

– Жаль.

Тут я увидел, что он еще бос.

– Матвей Власович, вы бы обулись. Поищите вон в хламе на телегах. Кстати, что там с девушкой?

– С Софьей Ильинишной все в порядке. Напугана сильно. Владимир Иванович, не трудитесь с этим кощим, я знаю, где толмача сыскать. У купцов.

Посмотрел на степняка. И действительно! Ударом по шее вырубил пленника и связал его опять особо, но без петли на шее. Просто руки и ноги вместе.

Кубин вовсю колдовал у костра. На огне стоял котелок с водой, рядом грелось мясо, насаженное на заточенную палку. Я хмыкнул, хоть бы саблю вон взял, а обулся-то… впрочем, его дело.

– Владимир Иванович, – почти взмолился старик, – не томите. Расскажите все! Кто, откуда, а главное – КОГДА?!

Эк, как он вопрос выделил!

– Что же, теперь можно и поговорить. – Я взял небольшой тюк с какой-то рухлядью, бросил рядом с костром и присел. Покосился на девушку, сидящую у телеги и настороженно наблюдающую за мной, и сказал:

– Итак, я Велесов Владимир Иванович, из России две тысячи двенадцатого года.

– Две тысячи двенадцатого! – потрясенно повторил дед.

– А вы, я так понимаю, конец девятнадцатого – начало двадцатого?

– Тысяча девятьсот четырнадцатый год, – вздохнул Кубин.

– И сколько вы тут?

– Тридцать лет уж. Мне тридцать пять было, как мы в прошлое попали.

– Мы?

– Четверо нас было. Как сюда попали, не знаем. С гостей ехали, заплутали, на ночь в лесу остановились. Утром выехали, а навстречу семь конных, странно все одеты. Хотели убить нас, только хлопотно это. Отбились, но брат мой рану в живот получил. Через день умер.

И Кубин перекрестился.

– А дата? То есть число какое было?

– Двадцать седьмое июля было. А в чем дело?

– На следующий день война началась, Матвей Власович. На ней больше десяти миллионов погибло.

– Господи! – он застыл с закрытыми глазами. Затем потребовал: – Говори!

Я начал рассказывать о Первой мировой все, что знал. О русских войсках, о первых победах, затем о поражениях. Кубин сидел, катал желваки и смотрел на костер. Но как только начал говорить про то, что случилось позднее, то вскочил:

– Не верю! – Вскочивший Кубин сделал три шага от костра. – Нет! Не верю! Не может такого быть!

Вернулся, сел на положенные на землю седла и, смотря мне в глаза, спросил:

– Как такое может быть?

Я пожал плечами:

– Все причины и предпосылки я уже упомянул. Больше добавить нечего. Одно могу сказать – как говорили не раз – страну просрали, извините за мой французский.

Кубин кашлянул:

– А французы тут при чем?

– А приговорка такая, не обращайте внимания.

– И ничего не смогли сделать? – Расстроенный старик сплюнул. – Я всегда говорил, что жандармерия – это сборище тунеядцев.

– А жандармерия тут ни при чем. Всю страну затянуло разом.

– Всю страну затянуло… – тихо повторил Кубин и посмотрел мне в глаза. Морщины на его лице сдвинулись, глаза заслезились. – Скажи, что это неправда.

– Это правда, Матвей Власович.

Обхватив голову руками, он застонал:

– Бедная моя Лиза… бедная моя мама… бедная моя страна. Как такое возможно? Как такое пережить?

– Это еще не все, Матвей Власович.

– Что? – вздрогнул Кубин. – Что еще может быть страшнее того, что ты мне рассказал?

– Война, Матвей Власович. Другая ВОЙНА.

Кубин вдруг резко встал и отошел. Вернулся с дровами. Бросил рядом и стал медленно подкидывать сухие ветки в костер. Поднял усталое морщинистое лицо.